I. Крест
В наушниках вдруг раздаётся азан — опять забыла выключить “автоматическое воспроизведение следующего” на ютубе. Вот такое ненавязчивое напоминание о том, что Рамадан уже начался, а у меня в раскалённом масле шкворчит и подпрыгивает яйцо — я бы выключила телефон, но у меня руки в жире, каша в голове…
А со сковородки почему-то пахнет деревней. Грязной, размокшей и отсыревшей после августовских ливней. Тогда в деревне до тошноты кормили свежеслепленными мантами. Обязательно с картошкой. Обязательно с луком. Я ненавижу манты с картошкой. Я ненавижу манты с луком.
В деревне нежно тискали за щёки, видные даже со спины, даже из-за ушей. Приговаривали “матур, матур” ¹, одобрительно растягивая. В деревне за спиной называли одним хлёстким словом, ставившим на мне жирный крест вместо положенного полумесяца, марҗа ².
В деревне поили чаем с мәтрүшкә³ и парным молоком. В Казани я сотни раз пыталась повторить этот вкус, но заканчивалось всё скручивающей меня пополам болью в желудке, и я ругала себя за то, что меня не достаточно.
Половина — это никогда не целое.
Две половины внутри меня — не части одной мозаики, а самый настоящий враждующий фронт. Может, именно эта другая половина заставляла меня хвататься за живот после двух, трёх кружек чая, четырёх, пяти попыток доказать что-то кому-то, шести, семи попыток доказать что-то себе.
В деревне меня крутили вокруг моей оси, рассматривали каждый миллиметр, требовательно заглядывали в каждый уголок души взглядом, полным пренебрежения пополам с восхищением.
Они причитали, глядя на мои осиротело покоротевшие, самостоятельно покрашенные в тёмно-каштановый на солнце, почти чёрный под лампой в операционной волосы, заплетённые в две косы — ох, какая ты красавица выросла, а так совсем на маму похожа…
Только этот нос.
Они причитали, глядя на “осунувшееся, болезненное, страшное” лицо — где твои щёки, почему такие тонкие руки? Ну конечно, тебе ведь не картошку сажать. Ты у нас городская. Московская.
Я обиженно проглатываю вылитые мне прямо в скребущее как при ангине горло хлёсткие слова. Утыкаюсь взглядом в покрытые длинной юбкой ноги.
Разговор перетекает на кухню. Все усаживаются чәй эчерге⁴, а я судорожно пытаюсь вспомнить, где здесь моё место: тут старшие, тут хозяева, тут — ой, кызым⁵, выйдешь замуж за кого-нибудь в своей Москве, будешь жить в квартире как байка⁶. Только ни калыма не будет, ни сватовства, разве это дело?
Я чувствую, как край пиалы обжигает мои пальцы. Налита всего половина, больше — негостеприимно, но тонкие стенки нагреваются почти моментально. Все вокруг меня прихлёбывают, как ни в чём не бывало. Мне стыдно просить дать мне тарелочку, я же не маленькая. Тем более, пролью чего алласакласын⁷, стыда не оберёшься. Как же я скучаю по своей огромной кружке, которую можно заливать до краёв, вот бы побыстрее…
Я чувствую запах гари — чёрт, яичница совсем обуглилась. Горло сжимает приступ тошноты, пока я ковыряюсь вилкой в своём убогом завтраке. Сейчас бы съесть горячий абикин өчпочмак.
Устало треплю собственные волосы, пальцы скользят сквозь отросшие русые корни. Моя грива наверняка на всю жизнь испорчена дешёвой краской, и на голове у меня всегда будут две половины.
Пытаюсь набрать маме сообщение: “у меня ощущение, что у меня ни кола, ни двора, но не в том смысле, а в другом короче”. Стираю последние слова, пытаясь подобрать слова поудачнее. “Ни рыба, ни мясо, вроде и не татарка, но и не русская”. Нет, плохо. “Ни вашим, ни нашим, меня не те не хотят, не эти”. Тоже плохо. “Ни в отца, ни в мать”, блять, да в конце концов, не говна, не ложки.
принц-полукоровка: я всё вспоминала поездку Кычлаучка⁸
принц-полукоровка: у меня ощущение, что я как тот домик Элли в Канзасе который цепляется за родную землю фундаментом как баобаб корнями а родная земля сама выплёвывает отторгает его как по закону Архимеда и его в итоге срывает к чертям собачьим и уносит непонятно куда на чужбину
Әнием: Ага, а у тебя в Москве Волшебная страна?))
Я выключаю телефон.
II. Полумесяц
Колокольный звон настигает меня в самые неожиданные моменты. Я стою во внутреннем дворике корпуса А, теребя сигарету вместо того, чтобы затушить её нормально. Издалека до меня доносится заливистое литое пение. Коричневая крыша с чужеродными островками снега заливается солнцем. Я задумываюсь, какой сейчас праздник.
Мы идём в гости к прабабушке. Маленькая однокомнатная квартира разрывается от количества гостей. Я снова забываю, кого как зовут, дёргаю маму за рукав. Она здоровается первой. Христос Воскресе. Три поцелуя в щёки, я пытаюсь понять, с какой правильно начинать.
В квартире очень тесно, всю её площадь уже занимает щедро накрытый стол. Под ним носится орава младших братьев — наверняка какие-нибудь Святослав, Вячеслав или Ростислав. Я пытаюсь забиться куда-нибудь в угол, но меня хватают под белы рученьки и сажают по правую руку от деда — как мы тебя давно не видели, как там Москва, как учёба? В сотый раз напоминают, что я вылитая бабушка в молодости.
Только разрез глаз всё портит.
Начинается традиционный допрос. Я по глупости честно отвечаю, что планирую уехать на PhD куда-нибудь в Европу, поближе к настоящей науке. Уже раздухарившийся от пары-другой стопочек дед берёт меня за плечо и разражается тирадой. Я перестаю слушать на моменте про “детей рожать, а не кандидатскую получать”, то есть почти сразу. Заканчивает он свою речь ставшей уже коронной фразой: пользы от твоих статей не будет, потому что на них не будет нашей фамилии.
Я прикусываю щёку, тереблю подол длинного льняного платья. Очередная тётка подсовывает мне рюмку. Я отказываюсь. Она наливает кагор в мой стакан с соком, настойчиво складирует в моей тарелке пасхальные яйца. Я накладываю себе кусочек кулича, съедаю только маковку.
Меня тошнит от одного запаха варёных яиц.
Дед хлопает меня по спине, подзуживает спеть что-нибудь наше. Кто-то шутит, что я сейчас начну: ка-аз ка-а-на-ты ⁹. Я посмеиваюсь, говорю, что давно не пела, голос совсем уже пропал. Дед затягивает Чёрного ворона сам. Кто-то подпевает. Кто-то общается, пытаясь перекричать привычный мотив.
У меня пополам раскалывается голова.
Встаю из-за стола, перехватывая из рук жены дяди очередного ребёнка — какие глазки красивые, весь в отца, настоящий (тут я осекаюсь, вспоминая, что не помню, как зовут этот кулёк) …славович. Сядь, поешь, я ведь его в следующий раз увижу уже, дай Бог, когда в школу пойдёт. Дед одобрительно крякает и переключается на мою двоюродную сестру, пришедшую в компании будущего… шурина? деверя? свояка?
Я незаметно ухожу на кухню, одной рукой набирая маме сообщение. Когда мы отсюда уйдём? Часа через два, папе тут нравится, он скучает по своей семье. Ага, по семье, которая даже с днём рождения его не утрудилась поздравить. Ну а мне что с этим поделать?
Меня всегда поражало, что на кухне у бабули есть настоящий красный угол. Сегодня все свечи зажжены,. Маленькое помещение переполнено запахом чего-то церковного, и я тут уже не помещаюсь. Усаживаюсь на стул, перекидываю одну ногу через другую. Бросаю ещё один взгляд на Богородицу. Ставлю скрещенные ноги по-человечески.
На кухне жарко, тут весь день варили и парили, и я открываю окно. Уличный воздух щекотливо-весенний, но я всё равно улавливаю знакомые нотки табака. Ищу глазами — вот она, грешница, воровато втягивающая дым полной грудью. Словно учуяв это, дед в соседней комнате громогласно объявляет перекур. Квартира моментально опустевает. Я сломя голову бросаюсь к отцу, чтобы пожаловаться на мигрень. Скоро мы пойдём домой.
Я сдаюсь и открываю браузер. Вбиваю в поиске: “Какой сегодня праздник?”. Поисковая выдача не только рассказывает, что сегодня за день, но и услужливо подсказывает, что мне нужно сделать. Я и так знаю.
принц-полукоровка: пап, прости меня пожалуйста
принц-полукоровка: за всё
Папа: Бог простит.
Я выключаю телефон.
III. Постскриптум.
На самом деле, я никогда не жила в Татарстане. Только в Казани. На самом деле, я никак не могла оказаться во внутреннем дворе корпуса А в Прощёное Воскресенье — по выходным здание закрыто.
На самом деле, я люблю есть куличи, но только с цукатами. На самом деле, я не помню, когда последний раз в жизни ела өчпочмак не из Жара Свежара.
¹ тат. красавица, красавица
² тат. русня
³ тат. душица
⁴ тат. пить чай
⁵ тат. девочка моя
⁶ тат. богачка
⁷ тат. не дай бог
⁸ тат. в Кошлауч, Кошлауч — деревня в Арском районе республики Татарстан
⁹ Каз канаты (тат. гусиное крыло) — татарская народная песня о тоске по родине